Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Дмитрий Михайлович.

— Ты, Дима, сегодня же поедешь в небольшую деревеньку, отсюда километров шесть. С войны в ней осталось несколько дворов, у въезда живет единственный мужик — бригадир. Кузьмичом зовут. Передашь ему привет от меня, у него и заночуешь. Одну избу занимают там цыгане, а они до всяких украшений охочи. Бригадир даст тебе информацию. Переспишь и действуй!

— Как же я доберусь до этой деревни?

— На лошади. Править умеешь?

— Когда-то умел, — соврал я.

— Немудреное дело. Люди говорят, волки в тез£ краях появились. Это посерьезней… Но я тебе на всякий случай свое ружьишко дам, двустволочку. Вопросы ко мне есть? Тогда послушаем музыку.

Иван Васильевич достал кипу пластинок в потрепанных бумажных пакетах. Здесь были и русские народные песни в исполнении хора имени Пятницкого, и детские сказки, и старинные романсы, и «Щелкунчик». Одну из них, любимую, он поставил на проигрыватель. Пластинка зашипела, сладкий тенор запел:

Иван Васильевич, не скрывая удовольствия, подпевал тенору.

Он прокрутил эту пластинку трижды, а когда стемнело, пошел запрягать лошадь.

Его не было минут пятнадцать. Потом он вернулся:

— Готово. Посошок на дорогу и, как говорят, с богом!

Мы выпили по стопке. Я оделся и в сопровождении участкового вышел на улицу. Было морозно. Луна серебрила покрытые снегом крыши изб, огороды. Во дворе, фыркая, стояла запряженная в розвальни лошадь. Иван Васильевич ласково похлопал ее по морде, бросил в сани охапку душистого сена.

— Это на всякий случай. Кутайся в тулуп и садись. Н-но, Елка!

Мы пересекли шоссе и заскользили по санной дороге в сторону черневшего на горизонте леса. За селом Иван Васильевич остановил Елку, передал мне вожжи:

— Поедешь, не сворачивая, до конца. Через час будешь там.

Он зашагал назад и вскоре пропал из виду.

Дорога шла полями. Иногда она спускалась в поросшие кустарником лощины. Мне казалось, что в них то и дело вспыхивают зеленые огоньки. Я тянулся к ружью, но лошадь вела себя спокойно, и это спокойствие передавалось мне.

Примерно через час я увидел заваленный снегом полуразрушенный амбар. За ним вдоль дороги потянулась изгородь — верный признак близкого жилья. Она кончалась возле нескольких ветхих избушек, которые, будто боясь одиночества и стужи, стояли, тесно прижавшись друг к другу, под голыми кронами каких-то высоких деревьев и от этого выглядели еще более жалкими.

У ближней избы залаяла собака. Я остановил лошадь. Мое внимание привлек красный огонек, вспыхнувший над крыльцом. Я присмотрелся. На ступеньках, покуривая, тихо сидел мужчина и наблюдал за моими действиями. Поняв, что его заметили, мужчина бросил окурок и не торопясь вышел на дорогу. Он был среднего роста, уже в годах, не брит и давно не стрижен; морщины на его лбу выше левого глаза пересекал довольно глубокий шрам. Облик и одежда этого человека — серая солдатская шапка, поношенный ватник защитного цвета и кирзовые сапоги, в которые были заправлены черные брюки, — говорили о том, что когда-то он воевал.

— Здравствуйте, — обратился я к нему. — Мне нужен Кузьмич, бригадир.

— Ну, я бригадир, — ответил мужчина.

— Я от Ивана Васильевича.

— Вижу. Лошадь его да и розвальни тоже. А сам-то он где?

— Остался в Зайцеве.

Кузьмич заглянул мне в глаза:

— Обычно Елку свою он никому не доверяет. Ну, коль доверил, значит, причина была. Надолго приехали?

— На день, а там видно будет…

— Проходите в избу, я распрягу лошадь.

В горнице было тепло. На столе горела керосиновая лампа. Возле нее сидела хозяйка и чинила мужскую одежду. С моим появлением хозяйка отложила ее, поздоровалась, приняла от меня пальто, шапку и щелкнула выключателем. Электрический свет залил горницу. Стали хорошо видны обитый фанерой потолок, оклеенные газетами стены, несколько фотографий в деревянной рамке, ходики с чугунными шишками на цепях, горшки с цветами на подоконниках, двуспальная кровать, стол, несколько табуреток.

— Ну вот, устроила иллюминацию, — сказал, войдя в избу, бригадир. — Всю грязь напоказ выставила. Выключи! — И добавил, уже для меня: — С ремонтом до подключения электричества не управились, потому и сидим на керосине, так вроде спокойней… Небось, проголодались?

— Я пообедал у Ивана Васильевича.

— Тогда хоть молочка попейте.

Хозяйка поставила на стол кринку молока, чашки.

— Как там участковый поживает? — поинтересовался Кузьмич.

— Ничего, привет передавал.

— Дельный мужик, двух лет не работает, а порядку больше стало — пьяниц, дебоширов поприжал, да и нечистых на руку — тоже. До него находились такие. Летом пили, не просыхая, а осенью с колхозного поля, как со своего участка, урожай к себе тащили, а то и на сторону. Двух он оформил, другие притихли… Твердый, решительный мужик. Власть показать любит, но и уважением пользуется. Актив завел, опереться есть на кого…

Бригадир разлил молоко по чашкам.

— А я вот бабьим войском командую. До войны деревня была как деревня, теперь шесть дворов осталось. Ни одного мужика. Кто с войны не пришел, кто в город подался. В одной избе цыган поселили — к оседлости приучают, к труду. Не получается. Ну и семейка! На работу — калачом не заманишь. Только бы плясать, гадать да спекулировать.

— А девчата в деревне есть?

— Одна. И та цыганка. Соня.

— Красивая?

Кузьмич усмехнулся:

— Ты зачем приехал, молодой человек? Уж не свататься ли?

— Посмотрю. Может, и посватаюсь.

— Она ничего. Грязновата, правда, но ничего…

— И бусы носит?

— Что за цыганка без бус? Были, сам видел.

— Какие?

— Диковинные, из янтаря, а снизу лист с жуком.

Я поперхнулся молоком:

— А когда вы видели их в последний раз?

— Перед заморозками.

— Вот они-то мне и нужны! — признался я, сдерживая волнение, и рассказал бригадиру о деле.

— Послушай старого разведчика, — посоветовал Кузьмич. — Завтра утром я зайду к цыганам, как бы проведать их. Ты пока в избе сиди. Выясню обстановку, тогда и решай, что дальше делать.

Я согласился с ним.

— Ну что, пора на боковую? — спросил Кузьмич, зевнув. — Жена, приготовь-ка гостю постель, сами на печке ляжем.

Нырнув под ватное одеяло, я с удовольствием, заложив руки под голову, вытянулся и попытался представить себе завтрашнее утро. Неужели удача отвернется от меня? Нет, такого быть не должно…

Кузьмич задул лампу, влез на печку, пошептался о чем-то с хозяйкой и умолк. Я перевернулся на грудь, засунул руки под подушку и вскоре задремал. Вдруг сон как рукой сняло. Сначала в одном, потом в другом, в третьем месте по стене, у которой стояла кровать, что-то забегало, зашуршало… Я прислушался: тараканы! Сколько их? Судя по шороху — полчища. Я лежал, не двигаясь. Зачесалась кожа на руках, на шее… Неужели еще и клопы? Я сунул пальцы за ворот рубахи, понюхал их — точно, клопы…

Откуда-то справа, от потолка доносилось тихое посапывание гостеприимных хозяев. Будить их, зажигать свет я не рискнул и, решив, что у меня нет иного выхода, как всю ночь вращаться вокруг своей оси, стал терпеливо ждать наступления утра.

Едва забрезжил рассвет, Кузьмич слез с печки и, увидев, что я лежу с открытыми глазами, спросил:

— Ну, как спалось?

— Отлично, — ответил я, сел и, беспрестанно зевая, начал одеваться.

Позавтракали плотно — жаренной с салом картошкой и молоком. Бригадир, кряхтя, натянул сапоги, напялил шапку, взял старенький ватник, закурил и вышел. Через окно я видел, как он не спеша подмел тропинку к дороге и двинулся дальше, к соседней избе.

Кузьмич отсутствовал около получаса.

— Сонька дома, бусы на ней, — сказал он, возвратясь. — Те или не те — не знаю. Вроде они, без листа только.

Медлить было нельзя. Я надел пальто и быстрым шагом направился к избе цыган. Она показалась мне пустой, но у печи на корточках сидел седой старик с желтыми от никотина усами, кашлял и сосал трубку. В ней что-то булькало и переливалось. Мимо старика, укачивая ребенка, ходила пожилая цыганка, а из-за цветастой занавески, которой была отгорожена часть горницы, доносились детские голоса.

— Отец, — обратился я к старику. — Соня дома?

Цыган не шелохнулся. Он продолжал мусолить во рту трубку и делал вид, что ничего не слышит. Потом он медленно повернул голову, посмотрел на меня глазами, у которых даже белки были коричневыми, и хриплым голосом крикнул:

— Соня!

Занавеска распахнулась. Из-за нее вышла худенькая приятная девушка в зеленой юбке и красной кофточке, с черным платком на плечах. Под платком я сразу заметил бусы, точно такие, какие искал, но… без подвески.